Игорь Пакус — потомственный врач во втором поколении. Врачебный путь его отца после окончания Ростовского государственного медицинского института начался в сельской участковой больнице. Игорь Олегович не только пошел по стопам отца, но и ушел далеко вперед. А начинал тоже сельским доктором. О том, как «дитя асфальта» попал по распределению в хуторскую больницу, будучи терапевтом по образованию, научился не просто лечить, но и оперировать, стал там не только врачом, но и фермером, ветеринаром и, что тоже немаловажно на селе, уважаемым человеком, доктор Пакус и написал свои ироничные рассказы. В праздничном выпуске журнала мы публикуем выдержки из книги Игоря Пакуса, и, возможно, в строках, наполненных размышлениями, настроением и искрометным юмором, многие именитые сегодня доктора увидят и себя.
«Сегодня в медицинских институтах нет системы распределения молодых специалистов, и большинство докторов этому рады. У меня на этот счет мнение другое... После интернатуры я пять лет отработал на периферии, в сельской местности, в больнице хутора Верхнесоленого Веселовского района, и ничуть не жалею об этом. Именно в тот период и в тех условиях происходило становление личности — и в профессиональном, и в человеческом смысле. Каждый день, каждый час надо было принимать самостоятельные решения — это тоже наука, ей я учился. Развивалась врачебная интуиция. Но я далек от неких нравоучительных постулатов. Да, это были достаточно суровые условия работы, и быт был нелегким, но при всем том пять лет в хуторе Верхнесоленом — это была нескучная жизнь, нескучная во всех отношениях».
«...Чтобы успешно работать в медицине, нужен, по моему глубокому убеждению, талант, особый дар. Хотя многие вещи здесь, конечно, воспитываются в семье. Домашние разговоры — это всегда в той или иной мере продолжение рабочих тем. Друзья родителей-медиков, как правило, тоже медики, за редчайшим исключением. Компании, застолья, хохмы и анекдоты — все касается работы. Это особый стиль жизни и особый взгляд на нее. Больше половины детей врачей тоже становятся врачами, и не потому, что так хотят родителя, а потому что потребность в этой профессии, в этом образе жизни впитывается с молоком матери».
«Участковая больница, представлявшая собой барак на 50 коек, в которой меня ждали, — это вариант чеховской больницы, где лечатся все и от всего».
«...Из скарба на новое место жизни и работы я привез на багажнике «Запорожца» раскладушку, два стула и стол. Меня ждал абсолютно пустой дом на три комнаты, с печным отоплением и всеми удобствами во дворе. Из больницы я взял одну кровать. Поставил все это рядом и таким образом организовал свой быт».
«Я принимал больных в амбулатории, направлял их к себе в стационар, лечил и выписывал под наблюдение опять-таки к себе в амбулаторию. Очень была удачная ситуация — никто не мог сказать: какой дурак вас неправильно лечил. Лечил я».
«Вот кануде, кануде, потом жуе, жуе в животе, в бок дае, дае, а потом и в голову, и колючками по всему телу», — после вопроса «Что вас беспокоит?» я получал примерно такой ответ».
«Со мной работала акушерка, после войны она была там главврачом. Ко всем событиям подход у нее такой: что в жизни было, и чего не было. И больше — было».
«...В первые секунды я не очень понял, что произошло, тем не менее понял, что ребенок не дышит и фактически мгновение назад на руках у матери он умер. Я быстренько переложил его к себе на колени, закинул ему голову и стал дышать рот в рот, массируя сердце. Мать, посчитав, что ее ребенок уже умер, с криком побежала по деревне, поднимая все ее население и сообщая, что ее ребенка угробили в больнице. Так она добежала до своего дома, и отец, прихватив то, что на подворье обычно имеется, а имелся у него топор, кинулся в больницу выяснять отношения. Ворвавшись с топором в процедурный кабинет, он застыл: ребенок шумно дышал и, следовательно, был жив».
«В деревне я читал много книг по истории медицины и часто вспоминал Боткина, который ставил диагноз по внешнему виду больного, по расспросу, по перкуссии, по аускультации. Для меня все это было очень актуально, потому что, например, рентген мы воспринимали как седьмое чудо света».
«Безусловно, я рисковал все время. И рисковал сильно. Есть такое понятие — драматическая медицина. Иногда ты делаешь то, что нельзя делать, делаешь потому, что есть шанс, и ты хватаешься за этот шанс. Исход дела зависит от умения, чутья, от простого везения или от каких-то божественных сил, — и все это «вывозит» ситуацию. Если ничего не делать, больной точно погибнет. Работать в экстриме приходилось через день и каждый день. Хотя можно было ничего не делать».
«Посадив в кабинет трех медсестер, я стал вести прием одновременно по этим специальностям. Очередь — человек 70. Медсестра впускала пациента к травматологу, потом к хирургу, затем к урологу, таким образом, очередь двигалась кратно. Дверь в кабинет картонная, все, что творится в коридоре, слышно.
— Вы к кому?
— К хирургу. А вы?
— К травматологу.
— А я к урологу. Мне сказали, что он тоже здесь. Их что там трое?
— Нет, один...»
«... Сейчас, спустя 20 лет, я вновь окунулся в практическую медицину. Такое впечатление, что опять попал в свой хуторок, только большего масштаба и уже с квалифицированными помощниками. В областной больнице № 2 17 отделений, начиная с хирургии, урологии, травматологии, терапии, кардиологии и кончая гинекологией и родильным домом. И иногда, сталкиваясь с тем или иным случаем, практически по любому из направлений, я ловлю себя на мысли, что это в моей жизни уже было».