О жизни и смерти
Очень хорошо помню свою первую операцию, это было в Питере, в НИИ кардиологии им. В.А. Алмазова, 3 марта 1992 года. Мой учитель, профессор Владимир Константинович Новиков, в операционной мне сказал: «Делай сам». Когда начался основной этап операции, началось искусственное кровообращение, пережали аорту и остановили сердце, хотелось или умереть самому, или сделать так, чтобы этот ребенок жил. Ребенок остался жив. Живет до сих пор, и я знаю всю его судьбу.
Каждый раз кардиохирург идет в операционную как на эшафот, потому что даже самый сохранный больной может умереть. И это написано во всех учебниках, об этом знают хирурги всего мира — 1-2% риска всегда существует. Сердце — это уникальный орган, и чтобы сделать операцию, мы должны его остановить. А потом «завести». Чтобы оно опять заработало с коррегированным пороком, с шунтами, с установленным коронарным кровотоком. 99% сердец заводятся хорошо, но если заболевание запущено, требуются колоссальные усилия и хирурга, и реаниматологов, и кардиологов, чтобы заставить это сердце жить.
О науке и вере
Я отработал 15 лет в крупнейшем российском НИИ кардиологии им. В.А. Алмазова, продолжаю заниматься наукой, пишу статьи, диссертации, но быть хирургом и не верить в Бога — невозможно. Я человек некрещеный, но глубоко верующий, потому что существуют вещи, которые сложно понять: они не подвластны ни рукам хирурга, ни его опыту. Бывает, что очень тяжелый больной, риски которого просчитаны 50 на 50, выздоравливает и еще живет долгие годы. И, наоборот, на 90% уверен, что человек выживет, а сердце не заводится даже после блестяще выполненной операции.
Для хирурга очень важна вера больного, особенно тяжелого, в выздоровление, его желание жить. У нас ведь не онкология, у нас вся острота проблемы — чтобы пройти это чистилище — операцию на сердце. Если все проходит хорошо, то человек, в зависимости от возраста, в ближайшие 10, 15, 20, а то и больше, лет может полноценно заниматься своей любимой работой, спортом, а что касается мужчин и что я наблюдаю на практике: они любят женщин, парятся в бане и нередко, вопреки всяческим запретам, пьют водку. Чего греха таить, такова жизнь.
О 300 спартанцах и отпуске
Кардиохирургический отряд своих врачей я сравниваю с з00 спартанцами, только те воевали за свободу Афин, а мы ежедневно и ежечасно боремся за жизнь наших больных. У нас небольшой штат специалистов, но в год мы проводим более 2 тысяч операций на открытом сердце, что сопоставимо с объемами в столичных клиниках и в клиниках Европы. Кроме профессионализма, от своих коллег я требую хорошей физической подготовки, ведь работать по 10-15 часов для хирурга — это норма. Иногда, чтобы спасти жизнь человека, приходится не спать и не есть сутками. Я так живу 30 лет, понимаю, что это вредно, плохо, но иначе никак нельзя. У меня и моих друзей есть голубая мечта, которая осуществится, наверное, только на пенсии: построить настоящий катамаран и совершить кругосветное путешествие или хотя бы пройти Атлантику и зайти в Чили. Но пока не могу планировать даже отпуск, потому что появилась закономерность — как только напишу заявление, обязательно появляются форс-мажорные обстоятельства, и я остаюсь. Потому что я — хирург, и корпоративные интересы, интересы Центра, краевого здравоохранения для меня важнее отпуска в Адлере или Париже.
Досье
Кирилл Олегович Барбухатти, окончил 1-й Ленинградский медицинский институт им. академика И.П. Павлова, 15 лет проработал хирургом в НИИ кардиологии им. В.А. Алмазова. Профессор, доктор медицинских наук, главный кардиохирург Краснодарского края, заслуженный работник здравоохранения Кубани, лауреат Премии им. академика РАМН В. И. Бураковского и национальной медицинской премии «Призвание».