Мне вообще везло в жизни на учителей. В спортинтернате судьба свела с Владимиром Назаровичем Гавриловым. Заслуженный тренер СССР по футболу, вы представляете, кто это был для Ростова — единичный экземпляр. Он научил не уступать, терпеть и трудиться. У нас не принято было плакаться: 5 часов тренировок в день, из нас выжимали все. Но зато и выигрывали мы все подряд, вплоть до первенства Союза среди интернатов. Сейчас, конечно, результаты намного скромнее, хотя и называется училищем олимпийского резерва.
И с Гавриловым, и с Моисеевым я поддерживал отношения до самой их смерти — помогал с лечением, да и просто ко всем праздникам заходил поздравить.
В нашем Центре мы занимаемся хирургическим и терапевтическим лечением заболеваний органов пищеварения, плюс урология, онкология. И реконструктивно-восстановительные операции после предыдущих вмешательств. Дело в том, что у нас в стране хирургия формировалась под влиянием специалистов, вышедших из лазаретов Великой Отечественной. Где не было времени на лечение. Ранение в ногу — ампутировал и все. Народ был расходным материалом. Примерно так же относились и к желудку, например, при язве 12-перстной кишки у человека просто усекался орган, а это уже инвалидизация. И эти военно-полевые взгляды в хирургии сильны по сей день. Хотя порой можно не отрезать орган, а отремонтировать его. Вы же, если в автомобиле цилиндр застучал, не пилите мотор надвое, чтоб на половинке ездить. Вы чините цилиндр, который поломался. Мы больше стараемся не резать, а восстанавливать. В этом наше отличие от других. Это направление появилось в России гораздо позже, чем за границей. Один из родоначальников — профессор Владимир Иванович Оноприев из Краснодара, тоже мой учитель.
Очень много оперируем уже после кого-то. Был у меня пациент — сам хирург, влиятельные родственники — я был девятым врачом у него. 8 операций до меня, ужасное состояние — несколько клиник оперировало его в Ростове, Краснодаре, за рубежом. Сегодня он доволен жизнью, говорит, что желания еще раз лечь под нож не возникает.
Часто тебе все удается, иногда — нет. Как бы ты ни старался, но бога за бороду ты не держишь. Вообще, наша работа оценивается по количеству умерших и по числу осложнений. У нас в центре — процент летальности не превышает единицу на 3000 операций в год, а осложнений — меньше 4%. В России немногие клиники имеют такие результаты.
Есть одно правило: если чувствуешь опасность, надо остановиться и позвать того, кто в состоянии продолжить операцию. А вот так чтобы бояться, волноваться — такого нет.
Академик Черноусов рассказывал: «Я как-то задал вопрос специалисту по трансплантологии: кто забирает печень у пациентов, признанных безнадежными? Ответ был таков: «Я печень пришиваю, но забирать не забираю. У меня для этого есть подонки». Как оценивать такие истории с моральной точки зрения? Фактически это живой еще организм, пусть поврежденный, но ты своими руками должен забрать у него часть и тем самым убить. Но есть люди, которые относятся к этому легко (я не говорю про ростовскую хирургию, это примеры не о нас). Некоторые говорят: «Это же во имя следующей жизни». Но кто-то осуждает, поступает по вере божьей — тот же Черноусов, верующий человек, считает, что это неправильно.
В каждой профессии есть люди, которые совестливы, а есть те, кто «по-простому»: это всего лишь работа, и я ее выполняю. ...Были случаи, когда человека признавали умершим — пригодным для забора органов, но по каким-то причинам забор откладывался. И человек оставался дальше на аппарате, и потом — раз! — и «всплыл», и оказался живым. 35 таких случаев нашли в США, в начале 2000-х на эту тему была написана диссертация. Эти пациенты потом поднимались из мозговой комы, восстанавливались, и многие из них сегодня — такие же нормальные люди, как мы с вами. Эта диссертация была большой оплеухой для трансплантологии.
Будут ли люди когда-нибудь жить по 200 лет? Я на такие предположения смотрю крайне пессимистично. Условия жизни сегодня хуже, чем, например, век назад. «Мы — то, что мы едим». А едим мы продукты, обработанные химикатами. К сожалению, выращивая овощи, мясо старым дедовским способом, невозможно прокормить современное население планеты. Поэтому вредные химические соединения присутствуют практически во всех продуктах и влияют на нашу жизнь.
Вообще ужесточение контроля — это вопрос государства, мы же, врачи, можем только констатировать, что онкология растет. А рак — это экологическая болезнь. Мы с вами уже вдоволь наелись этой дряни, и как и когда мы закончим — неизвестно, но стоит что-то делать, чтобы наших детей это минуло.
В институт поступил в 1983-м — время было непростое. В магазинах на полках стояли только большие банки с солеными семикаракорскими огурцами, хлеб еще лежал, иногда молоко. Можно было в «Кооператор Дона» — но дорого. Родители сильно помогать не могли, поэтому я отправился в студенческий строительный отряд. Для сравнения: в стройотряде за 2 месяца я заработал 1640 рублей — мой отец за год получал меньше. Я и каменщик, и штукатур, и при необходимости среднего качества дом я построю. Мы даже печи сами складывали, нас старик-печник обучил. Если вас этот вопрос интересует, можете обращаться.
Я не люблю фильмы о врачах. Мне они кажутся надуманными, неестественными. Театральная постановка и жизнь — сильно отличаются. Хирурги так не ведут себя, не говорят так. Это как история с «9-й ротой». Вроде бы старался Бондарчук добиться максимального правдоподобия, и консультанты из «афганцев» были. Но когда фильм попал в Афганистан — там он был тоже очень популярен — моджахеды сказали: «Очень плохо снято. Как русские воюют — похоже, а про нас — вранье. Ни один моджахед так не воевал».
Поэтому хорош фильм о больнице или нет, надо спрашивать не у нас, а у обывателя — врачам, как правило, всегда не нравится.
Досье
Вячеслав Коробка, врач высшей квалификационной категории, к.м.н. Родился в 1966 г. После окончания мединститута с 1989 по 2005 год - хирург в Ростовском онкологическом институте. Затем был приглашен в областную клиническую больницу, где по настоящее время трудится директором Центра функциональной гастроэнтерелогии и реконструктино-пла-стической хирургии. В работе использует высокотехнологичные способы одномоментных оперативнъх вмешательств сразу на нескольких пораженным органах, что позволяет исключить повторные госпитализации и многоэтапные операции. При лечении пациентов с онкозаболеваниями брюшной полости широко применяет реконструктивные операции, в том числе с пластикой и протезированием крупных кровеносных сосудов. Такой подход дает возможность удалять значительные по размеру опухоли, ранее считавшиеся неоперабельными. Ежегодно проводит до 100 выездов по линии санитарной авиации в муниципальные ЛПУ области, где выполняет наиболее сложные операции.