Волхвы великого князя

О первых зафиксированных случаях применения военно-полевой хирургии на поле боя на территории России известно с античных времен. При раскопках крымского кургана Куль-Оба (близ Керчи) была найдена ваза, на которой изображены два скифских воина, один из которых перевязывает рану на ноге своего товарища, другой удаляет у него больной зуб.

Славяне, жители лесной части Восточной Европы, постигали премудрости языческой медицины через волхвов-травников, подчас следующих за дружиной в походах. Именно им были известны секреты кореньев, трав, отваров и настоек. Многочисленные войны Древней Руси никак не могли обойтись без участия опытных «лечцов». В походах князя Святослава волхвы играли роль как духовных наставников, гадателей, так и полевых медиков.

Опыт языческой медицины обобщен в 250 сохранившихся с той эпохи рукописях «травников» и «лечебников». Волхвы-знахари считали полезными полынь, багульник, крапиву, подорожник, бодягу, лук, чеснок, хрен. У липы использовался цвет, у березы — листья, у ясеня — кора. Настой можжевеловых ягод служил для обеззараживания ран, а во время эпидемий подожженными ветками этого кустарника окуривали помещения в целях профилактики. Широко использовались минералы — как в качестве талисманов, так и в виде порошков для приема внутрь. Будущие матери носили кулоны с яхонтом. От рези в животе рекомендовался растертый хризолит. Волхвы знали целебную силу медного купороса, серебра, скипидара, селитры, мышьяка, ртути, сурьмы, уксуса. Широко применялись солодковый корень, цветы шиповника, валериана. Лиственничная губка — противотуберкулезное средство — даже вывозилась из Новгорода за границу, как и кора ясеня — противомалярийное. Багульник использовался как противопаразитарное средство, для спокойного сна принимали «мак снотворный», от простуды — чеснок и лук. Чесночная вода также применялась для обмывания при эпидемиях и дизентерии.

Раненым дружинникам Святослава волхвы вправляли кости, зашивали порезы льняными, пеньковыми, сухожильными нитями и конским волосом. Для остановки кровотечения применялся «повраз»-жгут. Для перевязки ран употреблялись убрусцы — заботливо вышитые домашними ручные платки, которые воины носили в колчанах. Для переноски раненых использовали носилки, волокуши, сани. Последние ценились особенно высоко, так как на них раненых перево­зили с большим «покоем и бережением». Перевозка раненых производилась и на носилках, которые укреплялись на двух лошадях «межи конь».

После принятия христианства на Руси и монголо-татарского нашествия специальной санитарной службы в войсках не было. В «темные века» христианства о более-менее сносной врачебной помощи вовсе не стоило мечтать: античные и языческие практики были «христовым именем» изгнаны из обихода, хирургия объявлена «греховным занятием», ибо негоже было ковыряться в теле, созданном по образу и подобию нового бога. А раны и увечья — суть наказание божье за грехи. Так и умирали тысячами защитники отечества, получая взамен целебной повязки молитву и отпущение грехов.

Со временем профессиональные воины стали цениться куда больше, и их необходимо было выхаживать. Зачастую роль языческих волхвов на поле боя брали на себя монахи и состоящие при обозе торговцы-маркитанты. Эвакуировать раненых с поля боя могли только после его окончания, поэтому о срочной помощи речи вообще не шло.

С появлением огнестрельного оружия изменился сам характер ранений. Колотые и рубленые раны при наличии даже примитивных доспехов все же были менее травматичными, чем огнестрелы больших калибров, вызывающие заражение крови и, при отсутствии антибиотиков, непременный смертельный исход.

Суеверия и недостаток опыта вынуждали лекарей прижигать раны раскаленным железом или заливать их кипящим маслом, что часто приводило к смерти уже от болевого шока. Кроме того, на Руси для перевязки использовались жировые повязки из псового, кошачьего, говяжьего, медвежьего и змеиного сала. Использование целебных настоек, трав и кореньев было скорее исключением, чем правилом, и зависело от наличия в войсках подобного знатока.

Рост численности армий и устройство быта в военных лагерях потребовали постоянного присутствия в войсках лекарей, дохтуров, зелейников, рудометов (кровопускателей) и костоправов, следивших во избежание моровых поветрий в том числе и за состоянием источников воды и качеством пищи.

При дворе Ивана Грозного появилась первая на Руси аптека английского «дохтура» Роберта Якоби, но она была ориентирована исключительно на нужды царской семьи. Лекарства, «зелия» и инструменты закупались за границей.

В начале XVII века в России появляются Аптекарский приказ и Лекарская школа, где готовили специалистов, в том числе и для службы в войсках. В войнах с Польшей и Швецией уже участвовали полковые врачи, которые имели специальные сумки («монастырки»), в них были ножи, пилки, жгуты, лубки, нитки, иглы, «прыскала» (шприцы), корпия («пух, наскребный от чистого плата»), «зелия» кровоостанав­ливающие и наркотические (мандрагора, «афияп» — опий).

Посылать с полками лекарей во время войны стали с 1631 года. Вместе с лекарем следовал и «сундук» с лекарствами.

Во время похода на Смоленск в 1654 году было собрано 30 учеников из стрельцов и стрелецких детей для обучения лекарскому делу. Подготовку во­енных лекарей осуществляла Московская врачебная школа, открытая Апте­карским приказом. Обучение носило ремесленный характер: каждый учитель воспитывал нескольких учеников, обучая их всему, что знал и умел, главным образом, хирургии. Срок обучения официально составлял 5 лет. За время существования школа выпустила 100 военных лекарей, но теоретическая подготовка в ней была недостаточной, и деятельность школы сама собой прекратилась.

Декан медицинского факультета Московского университета, лейб-медик Вильгельм Рихтер в 1814 году в книге «История медицины в России» писал: «Если обозрить историю 17-го и ему предшествовавшего века, то увидим, что жившие в России доктора медицины были по большей части иностранцы. Между ними находились англичане, а особливо немцы, также голландцы и датчане, но, что весьма замечательно, не было совсем ни одного француза. А в первой половине сего (17-го) века начали цари и природных россиян, либо таких молодых иностранцев, коих отцы с давнего уже времени здесь поселились, отчасти на своем иждивении посылать в чужие края и именно в Англию, Голландию и Германию, для обучения врачебной науке. В период того же (17-го) столетия можно заметить и определение подлинных полковых врачей при российской армии. До царя Бориса Годунова их совсем не было. При Алексее Михайловиче при полках стали находиться не только медики, но также апте­кари и цирюльники... Между тем для надлежащих оных образования не было тогда ни врачебных училищ, ни практических госпиталей; а определе­ны были они помощниками при других искуснейших медиках, дабы снис­кать навыки в употреблении хирургических пособий и обыкновенных лекарств».

Эффективность врачебной помощи на поле боя была крайне низкой, ибо собственно поставленной системы подготовки специалистов в России не существовало. Обученные лекари были иноземцами, к русским солдатам относились соответственно. Раненые бойцы больше полагались на личный опыт да на знающих ветеранов.

Санитарная защита также была крайне низкой, поэтому в местах бивуаков и расположении войск часто отмечались вспышки дизентерии и холеры. Стало правилом, что санитарные потери в армии втрое превышали потери на поле боя.

Затяжная Северная война привела к резкому числу жертв и инвалидов, что вынудило Петра Первого вплотную заняться налаживанием военной медицины. При нем была учреждена медицинская служба русской армии (доктор и штаб-лекарь в дивизии, полевой лекарь — в полку, цирюльник — в роте). Царь развернул борьбу с широким применением ампутаций конечностей, что даже нашло отражение в воинском уставе Петра, где было сказано следующее: «Отсечение руки, или ног, или какой тяжелой операции без доктора или штаб-лекаря отсекать не должно, а должно с их совету как болящего лучше лечить». Гошпитальные «фершалы» панически боялись гангрены-огневицы и предпочитали от греха подальше сразу же отсечь пораженный орган, прижечь рану и сбагрить увечного воина на руки его родичам. Даже старый знакомый Петра французский король Людовик XIV признавался, что «неприятельское оружие менее опасно для членов «его» солдат, чем ножи хирургов».

25 мая 1706 года царь подписал указ о создании в Москве за рекой Яузой в Лефортово первого «гошпиталя» (ныне Главный военный госпиталь имени Бурденко) и при нем школы для обучения анатомии, хирургии и аптекарской науке на 50 человек во главе с голландским штаб-лекарем Николасом Бидлоо («дохтур Быдло», личный врач государя с окладом 2,5 тысячи гульденов в год). Голландец докладывал Петру: «…Вашему Царскому Величеству благоугодно явилось 1706 году всемилистивейше повелеть гошпиталь при Яузе построить, который… ноября в 21 день 1707 году в такое состояние приведен, что со оным в Божие имя начало учинено, и впервые несколько больных в тот дом приведено … Сей Ваш указ, всемилостивейший Государь, привел я к доброму концу, к Вашего Величества славе и к пользе бедным и увечным, и … таковы гошпиталь … не только во всю Россию, но и во весь свет к Вашей славе известен, и в разных книгах о том учинися упоминание … я лутчих из сих студентов Вашего Царского Величества освященной особе или лутчим господам рекомендовать не стыжуся, ибо они не токмо имеют знание одной или другой болезни, которая на теле приключается и к чину хирургии надлежит, но и генеральное искусство о всех болезнях от главы даже до ног … како их лечить … Взял я в разных городах 50 человек до науки …, из которых осталось 33, 6 умерло, 8 сбежали, 2 по указу взяты в школу, 1 за невоздержание отдан в солдаты».

В 1710 году Бидлоо выпустил первый в России учебник по хирургии «Наставление для изучающих хирургию в анатомическом театре», а также впервые с благоприятным исходом произвел ушивание выпавших в рану передней брюшной стенки поврежденных участков печени, сальника и петель тонких кишок (1716). Его перу также принадлежат рукописные учебники «Зерцало анатомии», «Анатомический театр», «Сокровище медико-практических лекций».

Однако на всех врачей «дохтура Быдло», который возглавлял школу 27 лет, не хватало. По-прежнему в полевых лагерях визжали пилы и прижигали раны. Стандартными операциями считались ушивания ран, удаления из ран инородных тел и костных отломков, ампутации конечностей. Местное лече­ние ран осуществлялось с помощью орошения из «брызгалок», наложения пластырей и мазевых повязок.

По окончании похода раненые возвращались к местам расквартирования своих частей. После завершения лечения раненых осуществлялось их осви­детельствование для определения годности к дальнейшей службе, результа­ты которого регистрировались в специальных актах — «сказках».

Тем не менее в ходе Семилетней войны (1756-1763 гг.) прекрасно проявил себя полевой хирург Константин Щепин, который впоследствии с 1764 года в качестве доцента медико-хирургической школы в Петербурге первым в России стал преподавать анатомию и хирургию на русском языке.

В полках генералиссимуса Александра Суворова блистал штаб-лекарь Ефим Белопольский, один из основателей военно-санитарной медицины в России. Сам великий полководец считал Белопольского «искуснейшим штаб-лекарем» и в своей «Науке побеждать» обязывал офицеров заботиться о здоровье солдат и «помнить полевой лечебник штаб-лекаря Белопольского». В своих трудах Белопольский обосновал сортировку больных, акцентировал необходимость выяснения причин заболеваемости, предложил сочетать вопросы медикаментозного лечения больных с проведением профилактических мероприятий. В качестве лечебных средств предлагались главным образом не пилюли, а лекарственные травы.

На новый уровень военно-полевую медицину вывел великий русский хирург Николай Пирогов, практиковавший во всех важнейших войнах России середины XIX века (Кавказская, Крымская, русско-турецкая 1877-1878 годов). Его деятельность — это настоящий прорыв в военной хирургии, позволивший сохранить миллионы жизней и избавить от страданий десятки миллионов воинов.

Главным достижением Пирогова стало применение им в ходе операций наркоза. В ходе Кавказской войны в 1847 году при осаде аула Салты хирург впервые применил наркоз в виде ингаляций хлороформа и ректального введения эфира. В ходе Крымской войны в 1854 году он первым исполь­зовал гипсовую повязку на театре военных действий в Севастополе как средство транспортной и лечебной иммобилизации, что дало возможность расширить показания к сберегающему конечности лечению раненых и существенно ограни­чить первичные ампутации, которые считались основной операцией при огне­стрельных переломах костей и повреждениях суставов.

Как считает профессор Санкт-Петербургского университета Евгений Гуманенко, пироговские идеи плановой подачи помощи пострадавшим, создания резерв­ного маневренного коечного фонда, обучения личного состава приемам само- и взаимопомощи, привлечения женщин к оказанию медицинской помощи на вой­не и многое другое получили дальнейшее творческое развитие, в том числе и в современных условиях.

За три года до опубликования английским хирургом Джозефом Листером учения об антисептике Николай Пирогов на клиническом опыте установил роль инфекции («миазмов») в развитии ослож­нений ран (в 1864 году): «Гнойное заражение распространяется не столько через воздух, который делается явно вредным при скучивании раненых в закрытом простран­стве, сколько через окружающие раненых предметы: белье, матрацы, перевязоч­ные средства, стены, пол и даже санитарный персонал». Хирург всячески поддерживал антисепти­ческий метод лечения огнестрельных ран. Он заключался в распылении раствора карболовой ки­слоты над раной и закрытии ее повязкой, пропитанной тем же раствором.

Однако Пирогов считал, что одна ан­тисептика еще не решает проблемы. Русский хирург отмечал: «Кто покроет рану только снаружи антисептической повязкой, а в глубине даст раз­виться ферментам и сгусткам крови в размозженных и ушибленных ранах, тот совершит только половину дела, и притом самую незначительную». С другой сто­роны, он полагал, что применение антисептического метода позволит значитель­но расширить хирургическую деятельность на передовых этапах эвакуации.

Кстати, подобных взглядов придерживалась и знаменитая английская медсестра Флоренс Найтингейл, которая в октябре 1854 года вместе с 38 помощницами отправилась в полевые госпитали осаждающей Севастополь армии интервентов. Благодаря налаженному ими санитарному уходу за ранеными менее чем за шесть месяцев смертность в лазаретах снизилась с 42 до 2,2%.

Начало мировых войн с новыми ранами (баротравмы, газовые, пулеметные, рваные раны от колючей проволоки, авиабомб и пр.) окончательно перевернуло все старые знания о военно-полевой хирургии. Когда число жертв войны начало исчисляться миллионами, речь заходит уже не о полевой медицине, а о психиатрической помощи политикам.