Моя карьера началась экстремально
Не в Москве и не в Ленинграде, а в Харькове была самая большая детская инфекционная клиника Советского Союза — на 520 коек. Обычно инфекционки разбросаны по городу: где-то лечат гепатиты, где-то кишечные, где-то капельные инфекции. Тут же было все и сразу. Я работал в этой больнице в отделении детской реанимации — мой самый экстремальный медицинский опыт точно оттуда. Именно там все мои представления о педиатрии как о самой благодарной специальности разбились о суровую реальность. Мы же все думаем, что за своего ребенка люди последнее отдадут, а вот и нет. Конечно, в стране победившего коммунизма нельзя было сказать маме «принесите вот такое лекарство», но дело не в этом. Родители же прекрасно знали, видели, что всего не хватает, что мы часто просто лишены способности помочь их детям, но инициативы от них не было никакой. И мы — и врачи, и медсестры — сбрасывались со своих «великих» зарплат на то, что было необходимо. Я потом это очень долго анализировал, пытался понять, как такое возможно. Кажется, понял. Когда заболевает ребенок, люди на уровне инстинкта чувствуют свою вину и хотят эту проблему вытеснить, просто переложить ответственность на врача. Так что если ребенка из реанимации выписывают — это Бог спас, а если не выписывают, что бывает регулярно, — это врачи убили.
В реанимации нет педиатрии: ребенок только глаза открывает, его сразу выписывают, пообщаться с детьми возможности нет. Так что педиатрия у меня началась только лет через восемь, когда я ушел из реанимации заведовать инфекционным отделением. В тот же год случилась страшная эпидемия дифтерии. И вот тут ко мне пришло настоящее откровение, то, чего я раньше даже представить не мог. Насколько результаты лечения зависят от педагогики, от того, как воспитывают ребенка. Ну представьте, лежат двое детей в совершенно одинаковом состоянии. Необходимо дать им как можно больше жидкости. Говоришь одному «пей», он плюется, а второй открывает рот, потому что привык выполнять инструкции родителей. Второй выписывается через три дня, а первому приходится ставить капельницу, он опять не дается, ему делают наркоз, вставляют катетер, переводят в реанимацию. Сколько я подобных осложнений наблюдал в реанимации у тех детей, которые просто не знают, что такое «надо»!
Во время эпидемии я познакомился с батюшкой
У него было 8 детей, 7 из них заболели дифтерией. Всех к нам привезли одного за другим, и у мальчика пяти лет была тяжелейшая форма — дифтерийный круп, когда пленки в горле не дают дышать. Обычно это реанимация и трахеостома — нужно разрезать горло, вставлять трубочку. А мы с ним сидели трое суток, и я у него специальным инструментом вытаскивал из горла пленки, а он мне только говорил каждый раз: «Спасибо, доктор». Такое невозможно было бы с другим ребенком. Но это нормальное славянское православное воспитание. С тех пор я такой тихий, неактивный, но убежденный сторонник славянской педагогической теории, когда маму с папой называют на «вы», когда слово родителей — закон. А вот эти все разговоры о демократии в семье, о том, что ребенка надо слушать с утра до ночи, что он равноправный член семьи — все это мне очень не нравится. Стая не идет за детенышем, это самоубийство. Если родители приняли решение, ребенок поорал, и решение поменяли — это конец всякой педагогике.
Нет, я не говорю, что все надо терпеть
Я не против наркоза. Эта наша привычка издеваться над детьми в стоматологических кабинетах — за рамками цивилизованного мира. Сейчас в США и Канаде набирает обороты движение по поводу того, что ни один укол не может быть сделан ребенку без предварительного обезболивания. Перед тем как уколоть, это место на коже надо обработать местным анестетиком. А делать ребенку сразу четыре укола без обезболивания только у нас могут.
Дети — совершенно непрогнозируемые существа
Сколько раз в реанимации бывали случаи, когда медицинская наука говорит «тут шансов нет», а через неделю ребенок приходит своими ногами и говорит: «Спасибо, меня выписывают». Руки никогда нельзя опускать. То, что детский организм крепче, — правда в том смысле, что ребенок столько, сколько вы, не нервничал, не курил, не пил и прочее. Скорость восстановительных процессов действительно у детей на порядок выше. У взрослого воспаление легких лечится три месяца, у ребенка три недели. Дети очень восприимчивы к правильному лечению. И часто вообще создается впечатление, что от большинства болезней они могут вылечиться сами. Так оно и есть. У нас часто детей лечат гораздо больше, чем надо, и родители, и врачи просто потому, что боятся ответственности.
Телемедики — люди, которые умеют хорошо разговаривать
Успешному врачу, тому, кто действительно лечит успешно в реальной жизни, редко удается попасть на телевидение. Меня приглашали ведущие каналы с условием, что у меня будут медицинские редакторы, которые мне будут писать то, что я должен говорить. А у меня такого варианта нет, меня телемедицина не любит, потому что через меня не впихнешь медицинскую рекламу. Это же колоссальная территория для медицинского, фармацевтического бизнеса. А почему это так востребовано, тоже ясно. Адекватных медицинских услуг доступно все меньше, лень опять же, все обращаются к самолечению. Ну что я могу сказать, когда главный государственный канал страны в своей медицинской программе рекомендует при высокой температуре растирать детей водкой. На сайте ВОЗ написано огромными буквами: «Категорически недопустимо растирать детей спиртосодержащими жидкостями». Да это просто преступление перед страной, людьми, цивилизованной медициной. А что там делают медицинские редакторы? Канал, который ворочает миллионами долларов, не может позволить себе иметь нормального медицинского редактора? Я помню, что творилось на НТВ после 11 сентября, во время истории с посылками с сибирской язвой. Каждый день в новостях говорили: «Вот опять пришел конверт с вирусом сибирской язвы, но мы успели вовремя использовать антибиотики, теперь все нормально». Ну если на канале такого уровня редактор не понимает, что сибирская язва не вирус, а бактерия, чего мы удивляемся, что сплошь и рядом слышим рассказы типа «назначили антибиотики, и вирусная инфекция прошла».
Самолечение не преступление
Это у нас так к нему относятся. А вот ВОЗ относится иначе: понятно, что люди все равно будут заниматься самолечением, поэтому их надо учить основам медицинских знаний и пониманию тех ситуаций, когда самолечение недопустимо. Это должны быть школьные знания, как основы географии или родного языка. Волга впадает в Каспийское море, а вирусные инфекции не лечатся антибиотиками. Вот если вы стали родителем, ночью встретились с высокой температурой ребенка и пошли в Интернет узнавать, что с ней делать, — это уже критическая ситуация. Потому что вы должны были знать об этом заранее.
Сплошь и рядом я вижу, как мы сами подталкиваем государственную медицину к ошибкам. Обращаясь всякий раз к врачу, мы замыкаемся на понятии юридической ответственности. «Нам лечиться дома или в больнице?» В каком решении меньше ответственности? «Конечно, в больнице». «Дать лекарство или не надо?» — «Дать-дать». В результате — огромное количество ложных диагнозов. Это не значит, что не надо ходить к врачу. Но вы должны четко понимать, что вы можете сами. Я занимаюсь как раз тем, чему государство должно нас учить в школе. Если вы знаете, что делать с ребенком, растить его — не подвиг, а счастье. Можно вырастить троих детей счастливо, а можно с одним стать матерью-героиней.
Что мешает русским стать здоровой нацией?
Две черты характера. Первое — долготерпение, потому что когда наступает «время русского бунта», лечиться уже поздно. Второе — злорадство. Главное счастье для кордебалета — когда прима-балерина сломала ногу. Нет привычки радоваться чужим успехам и реагировать на несправедливость мгновенно. В семьях, где больше улыбаются, дети болеют реже. Это не вопрос какой-то энергии, так физические процессы правильно регулируются. В этой семье с радостью пойдут перед сном погуляют, активно выходные проведут. И дети болеют реже.
Три основные ошибки в воспитании детей
Первое — нежелание интересоваться, леность ума. Ждем, что нас кто-то чему-то научит. Второе — убежденность в том, что родительство требует непомерных знаний, что это такой тяжкий труд. Третье — недопонимание того, что ребенку нужно больше всего. А это мама и папа. Их время, присутствие в жизни ребенка. Пойти погулять, а не купить дорогущую игрушку. И еще «мафия бабушек». Я недавно был в Ирландии. 14 градусов — дети стайками гуляют без шапок и колготок. Они что, здоровее наших? Нет, конечно. Но у нас же только предложи снять шапку в 14 градусов — меня сразу «мафия бабушек» затюкает. Мы мрем как мухи из-за адинамии Просто не успеваем двигаться сколько нужно. Если вы понимаете, что новая работа не позволит вам активно двигаться хотя бы час в день, она вам не нужна. В противном случае вы дотянете лет до сорока, не сильно больше. Нормальный работодатель — тот, у кого в офисе есть велотренажер или хотя бы теннисный стол. Адинамия — это чума XXI века для взрослых, а для детей главная беда связана с педагогикой. Все млекопитающие так устроены, что детеныши копируют поведение взрослых членов стаи. Так детеныш узнает, что такое хорошо и что такое плохо. Мы многие функции свои отдаем сегодня планшету, телефону и телевизору, и они рассказывают детям, что есть плохо и хорошо.
У нас идеальные возможности для идеальной медицины
Исконное уважение к врачу, неразвитость юридической практики плюс современные протоколы оказания медпомощи. Мы юридически не связаны, врач каждый раз не думает, давая таблетку, что вы побежите к адвокату, а на Западе врачи всего боятся, назначают, думая не о вас, а о вашем адвокате. Потому и медицина на Западе дорогая, услуги адвокатов уже заложены. Медицина — серьезный бизнес, а медицинский бизнес США — это пять бюджетов всей России. Мы могли бы на медицинском туризме миллионы зарабатывать. Если сравнить, сколько стоит вырвать зуб в Ростове и в Нью-Йорке, то дешевле будет купить билет из Нью-Йорка в Ростов.